Дочь ее, маленькая Татьянка, сидела на подоконнике, свесив ноги на улицу, наблюдая за отрядом красноармейцев, который ходил от дома к дому. Один из них, молодой, подошел к ребенку и что-то спросил. И тут Аполлинария Васильевна услышала, что Татьяна посоветовала этому общительному парню: “Дяденька красноармеец, вы в суседи-то не ходите, там ничего не найдете. У них дяденька Андрей еще вчерась все хорошо в подполье спрятал!” Кроме этого молодого красноармиейца совета Тани никто не слышал, а он, сам, видимо, из крестьян, подошел к молодой женщине и посоветовал: “Молодушка, убери-ко девченку-то!”

   Так никто больше не узнал про секрет дяденьки Андрея.

   Поля Муравьева в это время все еще жила в доме Василия Тимофеевича Муравьева. Детей было уже трое: 10 ноября 1918 года родилась дочь Зоя. Троих маленьких детей нужно было кормить, одевать, растить, и это требовало большого напряжения сил и труда.

   Старшая дочка Таня начала ходить в школу, пела в церковном хоре. Забегая вперед, надо сказать, что проучиться ей пришлось всего три года. В 1921 году в деревне Великоречье закончила Таня три класса, а дальше все сложилось так, что учиться не было возможности. Советская власть не считалась с тем, что у женщины были дети, и забота о младших сестрах и брате ложилась на старших. Таня, а затем и Зина нянчили детей, работали по дому, затем ходили с отцом на лесоповал. Но пока, в 1919 году, Таня ходит в школу.

   А между тем к 1919 году Россию все больше охватывает Гражданская война. С весны 1919 под влиянием острейшей ситуации большевики несколько смягчили свою позицию по отношению к среднему крестьянству. При этом проводились все новые мобилизации. За счет них Красная армия росла невиданными темпами. За 1918-1920 годы в Красную армию было призвано 6,7 млн. человек.

   Однако большевики столкнулись и с невиданным дезертирством. Только в 1919-1920 года было выявлено и возвращено на службу 2,8 миллионов дезертиров.

   Красные отряды, созданные из крестьян, формировались на месте, а затем некоторые из них отправлялись на фронты Гражданской войны, другие должны были наводить порядок в своей округе.

   Сухореченские мужики к красным относились без особой симпатии. Когда их призывали в Красную армию, они уходили в лес и жили там в землянках. Уйдет отряд из деревни - мужики возвращаются по домам, приближается отряд с проверкой или с целью мобилизации - мужики опять исчезают из деревни и живут в лесу. Слово “дезертир” в деревне не считалось ругательным, а само понятие - непристойным. Безнравственным в деревенской среде считалось другое дезертирство - уклонение от крестьянского труда. Красных же солдат считали гораздо большими бездельниками, чем своих дезертиров. И уйти от красных, быть дезертиром было едва ли не почетно.

   Семен Васильевич Муравьев служил в красном отряде. Никто этим доволен не был, ни он сам, ни его отец, ни жена. А Василий Тимофеевич был настроен очень резко против службы сына у большевиков. Это диктовалось не столько полтическими, но и экономическими соображениями семьи. Получалось так, что молодой, здоровый мужчина выбывал из хозяйственной работы, а молодая женщина с тремя детьми оставалась без кормильца, на попечении свекра.

   Отряд не был отправлен на фронт, его назначение было в том, чтобы осущестлять поддержку власти здесь, на месте. Поэтому возможность появляться в семье время от времени у Семена была. К тому же рейды отряда проходили и через Сухоречье.

   Деревенские относились к службе Семена у красных неодобрительно всячеки подталкивая его уйти из отряда.

   И вот как стали развиваться события в 1920 году в семье Муравьевых.

Из воспоминаний Зинаиды Семеновны Рыбаковой (Муравьевой), дочери Семена Васильевича и Аполлинарии Васильевны:

   “Детство запоминается с 6 лет. Первое, что я помню: зимой мы жили в зимнем доме у дедушки. У дедушки было два дома - зимний и летний.

   Здесь прервем рассказ Зинаиды Семеновны Рыбаковой (Муравьевой) и приведем рассказ ее младшей сестры Зои Семеновны, чтобы иметь представление о деревенских молодежных посиделках.

Из письма Зои Семеновны Ежовой (Муравьевой) племяннице Альбине Рандиной (Муравьевой)4:

   “До колхозов молодежь в деревне зимой собиралась на вечеринки. По очереди у каждой девушки в доме собирались девчата и парни. Скамейки поставлены по стенам избы, на них сидят девушки, все принаряженные. А ребята прямо в полушубках, шапках, валенках сидят в кругу на полу. Если какому-то парню девушка нравится, он к ней на колени садится”.

   Вот так, видимо, проводила время молодежь в доме Муравьевых в тот вечер 20-го года.

   Следим дальше за воспоминаниями Зинаиды Семеновны, тогда еще шестилетней девченки, с любопытством наблюдавшей молодежные посиделки: “... И вдруг слышим под окошком топот копыт и стук в окно. Ббабушка [Юлия Яковлевна Муравьева (Осокина)] пошла открывать, а ребята вышли вместе с бабушкой и куда-то убежали. В доме все тихонько говорят: ”Отряд приехал”. Начальник отряда был Громов, а его адъютант - Русин. Это был отряд красных. Наш папа служил в этом отряде, а в деревне богатым и бедным не нравилось, что папа служил у красных. Собрали собрание, и дедушку ругали и стыдили, что его сын в Красной Армии служит. Тогда дед стал на папу ругаться, говорил: “Если ты не уйдешь от красных, то Полю с детьми выгоню из дома. А раньше отцов не то боялись, не то почитали. И папа от красных ушел и уехал в Казань к тете Паше [Тетя Паша - сестра Аполлинарии Васильевны, Кузовкова (Рыбакова) Прасковья Васильевна жила с мужем в Казани в частном доме]. У нее муж еще был жив. И папа там работал.

   А в деревне было так. Молодежь в армию не шла, всех называли дезертирами. И папу стали называть дезертир, только не знали, где он. А дедушка, наверно, радовался, что его сын, как и все, дезертир”.

   Так в 1921 году Семен Муравьев стал дезертиром. Уже после ухода от красных, но еще до отъезда в Казань он успел тайком побывать дома. В один из дней неожиданно наехал отряд с обыском. Искали очередную партию дезертиров. Семен Васильевич и еще один сосед успели спрятаться в сене на подворье. Когда солдаты обыскали дом, хозяйственные постройки и никого не нашли, то стали протыкать штыками с двух сторон тот самый стог сена, где спрятался Семен. Все это происходило на глазах его жены Поли, которая в то время была беременна. Она изо всех сил старалась делать вид, что не испугалась и, чтобы отвлечь солдат от этого стога, пыталась заговорить с ними о чем-то постороннем. Она рассказывала позже: “Вдруг у меня глаза закатились, все потемнело, я куда-то провалилась” [Рассказала об этом Аполлинария Васильевна внучке Альбине Рандиной (Муравьевой)].

   Увидев молодую женщину в обмороке, один солдат поднял ее, а второй еще потыкал стог, и затем они ушли.

   Бог Семена упас. Не позволил погибнуть отцу трех маленьких девочек и еще одного, неродившегося ребенка. Когда все стихло, он вылез из сена, невредимый, его даже не ранило штыками.

   Отловом дезертиров красный отряд занимался серьезно. Вряд ли убежденные красные понимали. что массовое дезертирство было не политической акцией, а попыткой крестьян уйти от глобальной схватки красных и белых. Крестьяне не довольны были и той и другой стороной. Политическое размежевание в среде деревенских происходило не по социальным признакам. Часто решающее значение имел не личный выбор, а диктат обстоятельств, бросавших людей в какой-либо лагерь. Так было с Семеном Васильевичем. Призвали - пришлось идти. Возможно, что таких же, как он, в отряде было немало. Но оставшиеся в отряде подчинялись армейской дисциплине, кто-то вынужденно, кто-то осознанно.

З.С.Рыбакова (Муравьева):

   “... Отряд в деревню приезжал часто, и в каком доме был дезертир, там вытаскивали рамы. А это была зима. Говорили: ”Пока не явится ваш дезертир, будете жить и мерзнуть без рам”.

   Семья Муравьевых была большая. Оставить на зиму в выстывшей избе всю семью было невозможно, а Василий Тимофеевич пошел на хитрость. В хозяйстве-то было два дома. В одном, более теплом, жили зимой, второй был вроде дачного - летний. Вот в этот летний дом Василий Тимофеевич отселил официально Полю с детьми, и они стали считаться отдельной семьей. Власти вытащили рамы из летнего дома, а в зимнем теперь можно было жить.

З.С.Рыбакова (Муравьева):

   “... Чтобы дедушку не трогали, он маму как бы отделил в летний дом ... У деда было три коровы и две лошади. Одну корову дедушка как бы маме отдал. Корову у мамы увели в деревню за 17 км. Говорили: ”Пока не придет дезертир, не отдадим”.

   Эти меры тоже не помогали. Кугунерские мужики в отряд не возвращались. Тогда власти пошли на еще более жестокую меру - стали брать заложников. Нашли в деревне хозяйственное помещение и согнали туда крестьян, в чьих семьях были убежавшие от службы в Красной Армии. Несмотря на то, что Поля была беременная и было у нее еще трое маленьких детей, а младшей, Зое, было всего два года, она попала в число заложников. Детей разобрали родственники.

З.С.Рыбакова (Муравьева):

   “... маму посадили в кладовую. Напротив дяди Андрея [Дядя Андрей - Андрей Фадеевич Марасанов, муж Евгении Васильевны Марасановой (Рыбаковой), старшей сестры Аполлинарии Васильевны] есть каменный дом, внизу - кладовая. И вот туда сажали тех, у кого в семье есть дезертир.

   Помню мы с тетей Леной [Тетя Лена (тетка Лена) - Евгения Васильевна Марасанова] понесли маме пирожков поужинать. Народу собралось очень много. Дверь у кладовой - верхний угол - отогнули и в эту дырку передавали кушать. Солдаты отгоняли от двери, но уходить никто не хотел. Тогда солдат стал стрелять, и все побежали. Мы тоже с тетей убежали. Днем маму сажали, а на ночь отпускали домой, т.к. она была беременная...”

   Других заложников из кладовой не выпускали даже в туалет. Стыдливые крестьяне как-то выгородили для такого случая угол, но молодые девушки иногда просились вечером уйти вместе с Полей, чтобы потом вернуться. Однажды Поля попросила отпустить девчонок вместе с нею, пообещав их через час привести. По дороге обратно одна девочка расплакалась: “Полька, отпусти ты меня!” Поля разрешила: “Да беги, что он считал что ли вас!” Немного побаиваясь, вернула Поля девочек под арест, но красноармеец пересчитывать их не стал.

   Ночевать Поля ходила к своей матери. Там же жили и дети. Зина, вторая дочка, часто ходила ночевать к родителям отца - Василию Тимофеевичу и Юлии Яковлевне Муравьевым.

З.С.Рыбакова (Муравьева):

   “Помню, я спала на полатях у дедушки... И вот мы спим, вдруг слышим стук, плач. Приходит Мария Владимировна [Мария Владимировна - соседка] с невесткой, плачут, кричат: ”Дядя Вася, дай лошади, Ивана [Иван - сын Марии Владимировны] застрелили красные! Оказывается, красные допрашивали <крестьян, чтобы узнать>, где скрываются дезертиры. Кто-то показал на Степана Егина. Он жил в конце улицы, и в лес бегали прятаться мимо его дома. Его принудили, чтобы он показал, где прячутся дезертиры. Его ставили к стенке, пугали его, хотели расстрелять, и он повел красных в лес и показал землянку, где прятались дезертиры. <Красноармейцы> их просили выйти из землянки. Они не вышли, и туда стали стрелять.

   Двоих убили: Ивана Ивановича и Алексея. Алексей был холостой, а у Ивана Ивановича остались жена и дочка.

   После этого убийства приезжал Громов со своим отрядом, и в деревне все стало тихо”.

   Остаток зимы и весну 1921 года Семен прожил в Казани, работал там.

З.С.Рыбакова (Муравьева):

   “... Пришла весна, начался сев. Не знаю, как дедушка посеял хлеб, но хорошо помню, что лошадь умерла летом. Летом папа уже был дома”.

   Весной 1921 года стало ясно, что “военный коммунизм” привел страну к глубочайшему внутреннему кризису. Это заставило Ленина пойти на некоторые уступки. Он сделал вывод: “Только соглашение с крестьянством может спасти социалистическую революцию в России, пока не наступила революция в других странах”.

   В марте 1921 года продразверстку заменили продналогом - первый шаг к новой экономической политике (НЭПу). Отныне предлагалось не забирать у крестьянина подчистую все “излишки” выращенных им продуктов, а установить твердый налог - процентное отчисление от урожая. Первоначально торговля оставшимся у крестьян после сдачи продналога продуктами разрешалось только “в пределах местного оборота” - неподалеку от места жительства крестьян. Осенью разрешили свободную торговлю хлебом, разрешили продавать сельскохозяйственные продукты, покупать нужные товары. Частным лицам дозволено было открывать мелкие мастерские, небольшие промышленные предприятия.

   В Сухоречье крестьяным дали полосы в поле, чтобы сеять хлеб.

   З.С.Рыбакова (Муравьева):

   Лето 1921 года в Поволжье было очень засушливым и неурожайным. Надвигался голод. А затем пришла еще одна беда - пожары.

   В засушливое лето в лесах вдоль Волги образовались сильные очаги возгарания.

   Семен Васильевич уехал на Волгу за солью, а в это время с Волги шел лесной пожар. Оказавшись в горящем лесу, Семен Васильевич отвязал телегу и пустил лошадь вперед, зная, что животное лучше чувствует, когда надо идти. Лошадь вывела на Глухое озеро, что неподалеку от большого озера Яльчик. Посреди озера, в лодке, сидел мужчина. Он стал махать Семену рукой: иди сюда. Огонь подходил уже совсем близко. Семен зашел в воду, мужчина в лодке подобрал его, лошадь тоже зашла в воду. Так они переждали пожар и спаслись.

   А в Сухоречье в это время охватило огнем дома.

З.С.Рыбакова (Муравьева):

   “... Огонь вышел на нашу деревню, и вся деревня сгорела. Корову и овец со двора выгнали, а вот свиней дедушка не велел выгонять, говорил: ”Еще залезут к кому-нибудь в огород и набедокурят”. И так сгорели поросята, свиньи и куры. Деревня горела. К вечеру папы дома не было. Детей нас было четверо. Зою (ей было 4 года) взяла тетя Маша. Я с дядей Федей побежала в Малый Убрень, а прибежали в Мелешкино. Таня осталась с мамой. У мамы был ребенок на руках.